Графический диктант Зайчик: рисунок по клеточкам для дошкольников. С вечной дрожью в тишине

Ах, отчего мне сердце грусть кольнула, Что за печаль у сердца моего? Ты просто в кочегарку заглянула, И больше не случилось ничего. Я разглядеть успел всего лишь чёлку, Но за тобою, будто за судьбой, Я выбежал, потом болтал без толку О чём-то несущественном с тобой.

Я говорил невнятно: как бабуся, Которой нужен гроб, а не любовь, Знать, потому твоя подруга Люся Посмеивалась, вскидывая бровь? Вы ждали Вову, очень волновались. Вы спрашивали: «Где же он сейчас?» И на ветру легонько развевались, Волнуясь тоже, волосы у вас. Я знал волненья вашего причину И то, что я здесь лишний, — тоже знал! И потому, простившись чин по чину, К своим котлам по лужам зашагал.

Нет, про любовь стихи не устарели! Нельзя сказать, что это сор и лом. С кем ты сейчас гуляешь по Форели? И кто тебя целует за углом? А если ты одна сидишь в квартире, Скажи: ты никого к себе не ждёшь? Нет ни одной девчонки в целом мире, Чтоб про любовь сказала: «Это ложь!» И нет таких ребят на целом свете, Что могут жить, девчонок не любя. Гляжу в окно, где только дождь и ветер, А вижу лишь тебя, тебя, тебя!

Лариса, слушай! Я не вру нисколько — Созвучен с сердцем каждый звук стиха. А ты, быть может, скажешь: «Ну и Колька!» — И рассмеёшься только: ха-ха-ха!

Тогда не сей в душе моей заразу — Тоску, что может жечь сильней огня. И больше не заглядывай ни разу К нам в кочегарку! Поняла меня?

Я люблю, когда шумят берёзы, Когда листья падают с берёз. Слушаю - и набегают слёзы На глаза, отвыкшие от слёз.

Всё очнётся в памяти невольно, Отзовётся в сердце и в крови. Станет как-то радостно и больно, Будто кто-то шепчет о любви.

Только чаще побеждает проза, Словно дунет ветер хмурых дней. Ведь шумит такая же берёза Над могилой матери моей.

На войне отца убила пуля, А у нас в деревне у оград С ветром и дождём шумел, как улей, Вот такой же жёлтый листопад...

Русь моя, люблю твои берёзы! С первых лет я с ними жил и рос. Потому и набегают слёзы На глаза, отвыкшие от слёз...

Я буду долго Гнать велосипед. В глухих лугах его остановлю. Нарву цветов. И подарю букет Той девушке, которую люблю. Я ей скажу: — С другим наедине О наших встречах позабыла ты, И потому на память обо мне Возьми вот эти Скромные цветы! — Она возьмёт. Но снова в поздний час, Когда туман сгущается и грусть, Она пройдёт, Не поднимая глаз, Не улыбнувшись даже... Ну и пусть. Я буду долго Гнать велосипед, В глухих лугах его остановлю. Я лишь хочу, Чтобы взяла букет Та девушка, которую люблю...

В горнице моей светло. Это от ночной звезды. Матушка возьмёт ведро, Молча принесёт воды...

Красные цветы мои В садике завяли все. Лодка на речной мели Скоро догниёт совсем.

Дремлет на стене моей Ивы кружевная тень, Завтра у меня под ней Будет хлопотливый день!

Будут поливать цветы, Думать о своей судьбе, Буду до ночной звезды Лодку мастерить себе...

В минуты музыки печальной Я представляю жёлтый плёс, И голос женщины прощальный, И шум порывистых берёз,

И первый снег под небом серым Среди погаснувших полей, И путь без солнца, путь без веры Гонимых снегом журавлей...

Давно душа блуждать устала В былой любви, в былом хмелю, Давно понять пора настала, Что слишком призраки люблю.

Но всё равно в жилищах зыбких — Попробуй их останови! — Перекликаясь, плачут скрипки О жёлтом плёсе, о любви.

И всё равно под небом низким Я вижу явственно, до слёз, И жёлтый плёс, и голос близкий, И шум порывистых берёз.

Как будто вечен час прощальный, Как будто время ни при чём... В минуты музыки печальной Не говорите ни о чём.

Вьюги в скалах отзвучали. Воздух светом затопив, Солнце брызнуло лучами На ликующий залив!

День пройдёт — устанут руки. Но, усталость заслонив, Из души живые звуки В стройный просятся мотив.

Свет луны ночами тонок, Берег светел по ночам, Море тихо, как котёнок, Все скребётся о причал...

Ветер всхлипывал, словно дитя, За углом потемневшего дома. На широком дворе, шелестя, По земле разлеталась солома...

Мы с тобой не играли в любовь, Мы не знали такого искусства, Просто мы у поленницы дров Целовались от странного чувства.

Разве можно расстаться шутя, Если так одиноко у дома, Где лишь плачущий ветер-дитя Да поленница дров и солома.

Если так потемнели холмы, И скрипят, не смолкая, ворота, И дыхание близкой зимы Всё слышней с ледяного болота...

Взбегу на холм и упаду в траву. И древностью повеет вдруг из дола! И вдруг картины грозного раздора Я в этот миг увижу наяву. Пустынный свет на звёздных берегах И вереницы птиц твоих, Россия, Затмит на миг В крови и в жемчугах Тупой башмак скуластого Батыя...

Россия, Русь — куда я ни взгляну... За все твои страдания и битвы Люблю твою, Россия, старину, Твои леса, погосты и молитвы, Люблю твои избушки и цветы. И небеса, горящие от зноя, И шёпот ив у омутной воды, Люблю навек, до вечного покоя... Россия, Русь! Храни себя, храни! Смотри, опять в леса твои и долы Со всех сторон нагрянули они, Иных времён татары и монголы. Они несут на флагах чёрный крест, Они крестами небо закрестили, И не леса мне видятся окрест, А лес крестов в окрестностях России.

Кресты, кресты... Я больше не могу! Я резко отниму от глаз ладони И вдруг увижу: смирно на лугу Траву жуют стреноженные кони. Заржут они — и где-то у осин Подхватит эхо медленное ржанье, И надо мной — бессмертных звёзд Руси, Спокойных звёзд безбрежное мерцанье...

Чуть живой. Не чирикает даже. Замерзает совсем воробей. Как заметит подводу с поклажей, Из-под крыши бросается к ней! И дрожит он над зёрнышком бедным, И летит к чердаку своему. А гляди, не становится вредным Оттого, что так трудно ему...

Да, умру я! И что ж такого? Хоть сейчас из нагана в лоб!

...Может быть, гробовщик толковый Смастерит мне хороший гроб. А на что мне хороший гроб-то? Зарывайте меня хоть как! Жалкий след мой будет затоптан Башмаками других бродяг. И останется всё, как было, На Земле, не для всех родной... Будет так же светить Светило На заплёванный шар земной!

В краю, где по дебрям, по рекам Метелица свищет кругом, Стоял запорошенный снегом Бревенчатый низенький дом.

Я помню, как звёзды светили, Скрипел за окошком плетень, И стаями волки бродили Ночами вблизи деревень...

Как всё это кончилось быстро! Как странно ушло навсегда! Как шумно - с надеждой и свистом - Помчались мои поезда!

И всё же, глаза закрывая, Я вижу: над крышами хат, В морозном тумане мерцая, Таинственно звёзды дрожат.

А вьюга по сумрачным рекам, По дебрям гуляет кругом, И весь запорошенный снегом Стоит у околицы дом...

До конца, До тихого креста Пусть душа Останется чиста!

Перед этой Желтой, захолустной Стороной березовой Моей, Перед жнивой Пасмурной и грустной В дни осенних Горестных дождей, Перед этим Строгим сельсоветом, Перед этим Стадом у моста, Перед всем Старинным белым светом Я клянусь: Душа моя чиста.

Пусть она Останется чиста До конца, До смертного креста!

Я запомнил, как диво, Тот лесной хуторок, Задремавший счастливо Меж звериных дорог...

Там в избе деревянной, Без претензий и льгот, Так, без газа, без ванной, Добрый Филя живёт.

Филя любит скотину, Ест любую еду, Филя ходит в долину, Филя дует в дуду!

Мир такой справедливый, Даже нечего крыть... - Филя! Что молчаливый? - А о чём говорить?

Дорога, дорога, Разлука, разлука. Знакома до срока Дорожная мука.

И отчее племя, И близкие души, И лучшее время Всё дальше, всё глуше.

Лесная сорока Одна мне подруга. Дорога, дорога, Разлука, разлука.

Устало в пыли Я влачусь, как острожник. Темнеет вдали, Приуныл подорожник.

И страшно немного Без света, без друга, Дорога, дорога, Разлука, разлука...

Меж болотных стволов красовался восток огнеликий... Вот наступит октябрь - и покажутся вдруг журавли! И разбудят меня, позовут журавлиные клики Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали... Широко по Руси предназначенный срок увяданья Возвещают они, как сказание древних страниц. Всё, что есть на душе, до конца выражает рыданье И высокий полёт этих гордых прославленных птиц. Широко на Руси машут птицам согласные руки. И забытость болот, и утраты знобящих полей - Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки, Далеко разгласит улетающий плач журавлей... Вот летят, вот летят... Отворите скорее ворота! Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев своих! Вот замолкли - и вновь сиротеет душа и природа Оттого, что - молчи! - так никто уж не выразит их...

Звезда полей во мгле заледенелой, Остановившись, смотрит в полынью. Уж на часах двенадцать прозвенело, И сон окутал родину мою...

Звезда полей! В минуты потрясений Я вспоминал, как тихо за холмом Она горит над золотом осенним, Она горит над зимним серебром...

Звезда полей горит, не угасая, Для всех тревожных жителей земли, Своим лучом приветливым касаясь Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой, Она восходит ярче и полней, И счастлив я, пока на свете белом Горит, горит звезда моих полей...

В этой деревне огни не погашены. Ты мне тоску не пророчь! Светлыми звёздами нежно украшена Тихая зимняя ночь.

Светятся, тихие, светятся, чудные, Слышится шум полыньи... Были пути мои трудные, трудные. Где ж вы, печали мои?

Скромная девушка мне улыбается, Сам я улыбчив и рад! Трудное, трудное — всё забывается, Светлые звёзды горят!

Кто мне сказал, что во мгле заметеленной Глохнет покинутый луг? Кто мне сказал, что надежды потеряны? Кто это выдумал, друг?

В этой деревне огни не погашены. Ты мне тоску не пророчь! Светлыми звёздами нежно украшена Тихая зимняя ночь...

Ласточка носится с криком. Выпал птенец из гнезда. Дети окрестные мигом Все прибежали сюда.

Взял я осколок металла, Вырыл могилку птенцу, Ласточка рядом летала, Словно не веря концу.

Долго носилась, рыдая, Под мезонином своим... Ласточка! Что ж ты, родная, Плохо смотрела за ним?

Мы сваливать не вправе Вину свою на жизнь. Кто едет - тот и правит, Поехал - так держись! Я повода оставил. Смотрю другим вослед. Сам ехал бы и правил, Да мне дороги нет...

На душе соловьиною трелью Не звените, далёкие дни! Тихий дом, занесённый метелью, Не мани ты меня, не мани!

Неужели так сердце устало, Что пора повернуть и уйти? Мне ведь так ещё мало, так мало, Даже нету ещё двадцати...

Когда заря Смеркается и брезжит, Как будто тонет В омутной ночи И в гробовом Затишье побережий Скользят её Последние лучи, Мне жаль её... Вот-вот... ещё немножко... И, поднимаясь В гаснущей дали, Весь ужас ночи Прямо за окошком Как будто встанет Вдруг из-под земли! И так тревожно В час перед набегом Кромешной тьмы Без жизни и следа, Как будто солнце Красное над снегом, Огромное, Погасло навсегда...

Из окна ресторана — свет зелёный, болотный, От асфальта до звёзд заштрихована ночь снегопадом, Снег глухой, беспристрастный, бесстрастный, холодный Надо мной, над Невой, над матросским суровым отрядом.

Сумасшедший, ночной, вдоль железных заборов, Удивляя людей, что брожу я? И мёрзну зачем? Ты и раньше ко мне приходила нескоро, А вот не пришла и совсем...

Странный свет, ядовитый, зелёный, болотный, Снег и снег без метельного свиста и воя. Снег глухой, беспристрастный, бесстрастный, холодный, Мёртвый снег, ты зачем не даёшь мне покоя?

Высокий дуб. Глубокая вода. Спокойные кругом ложатся тени. И тихо так, как будто никогда Природа здесь не знала потрясений!

И тихо так, как будто никогда Здесь крыши сёл не слыхивали грома! Не встрепенётся ветер у пруда, И на дворе не зашуршит солома,

И редок сонный коростеля крик... Вернулся я - былое не вернётся! Ну что же? Пусть хоть это остаётся, Продлится пусть хотя бы этот миг,

Когда души не трогает беда, И так спокойно двигаются тени, И тихо так, как будто никогда Уже не будет в жизни потрясений,

И всей душой, которую не жаль Всю потопить в таинственном и милом, Овладевает светлая печаль, Как лунный свет овладевает миром...

Бессмертное величие Кремля Невыразимо смертными словами! В твоей судьбе, — о русская земля! - В твоей глуши с лесами и холмами, Где смутной грустью веет старина, Где было всё: смиренье и гордыня — Навек слышна, навек озарена, Утверждена московская твердыня!

Мрачнее тучи грозный Иоанн Под ледяными взглядами боярства Здесь исцелял невзгоды государства, Скрывая боль своих душевных ран. И смутно мне далёкий слышен звон: То скорбный он, то гневный и державный! Бежал отсюда сам Наполеон, Покрылся снегом путь его бесславный...

Да! Он земной! От пушек и ножа Здесь кровь лилась... Он грозной был твердыней! Пред ним склонялись мысли и душа, Как перед славной воинской святыней. Но как — взгляните — чуден этот вид! Остановитесь тихо в день воскресный — Ну, не мираж ли сказочно-небесный — Возник пред вами, реет и горит?

И я молюсь — о русская земля! — Не на твои забытые иконы, Молюсь на лик священного Кремля И на его таинственные звоны...

О чём писать? На то не наша воля! Тобой одним Не будет мир воспет! Ты тему моря взял И тему поля, А тему гор Другой возьмёт поэт! Но если нет Ни радости, ни горя, Тогда не мни, Что звонко запоёшь, Любая тема — Поля или моря, И тема гор — Всё это будет ложь!

Окошко. Стол. Половики. В окошке — вид реки... Черны мои черновики, Чисты чистовики.

За часом час уходит прочь, Мелькает свет и тень. Звезда над речкой — значит, ночь. А солнце — значит, день.

Но я забуду ночь реки, Забуду день реки: Мне спать велят чистовики, Вставать — черновики.

Захлебнулось поле и болото Дождевой водою — дождались! Прозябаньем, бедностью, дремотой Всё объято — впадины и высь!

Ночь придёт — родимая окрестность, Словно в омут, канет в темноту! Темнота, забытость, неизвестность У ворот, как стража на посту.

По воде, качаясь, по болотам Бор скрипучий движется, как флот! Как же мы, отставшие от флота, Коротаем осень меж болот?

Острова свои обогреваем И живём без лишнего добра, Да всегда с огнём и урожаем, С колыбельным пеньем до утра...

Не кричи так жалобно, кукушка, Над водой, над стужею дорог! Мать России целой — деревушка, Может быть, вот этот уголок...

Ах, кто не любит первый снег В замёрзших руслах тихих рек, В полях, в селеньях и в бору, Слегка гудящем на ветру!

В деревне празднуют дожинки, И на гармонь летят снежинки. И весь в светящемся снегу, Лось замирает на бегу На отдалённом берегу.

Зачем ты держишь кнут в ладони? Легко в упряжке скачут кони, И по дорогам меж полей, Как стаи белых голубей, Взлетает снег из-под саней...

Ах, кто не любит первый снег В замёрзших руслах тихих рек, В полях, в селеньях и в бору, Слегка гудящем на ветру!

По мокрым скверам проходит осень, Лицо нахмуря! На громких скрипках дремучих сосен Играет буря! В обнимку с ветром иду по скверу В потёмках ночи. Ищу под крышей свою пещеру - В ней тихо очень. Горит пустынный электропламень, На прежнем месте, Как драгоценный какой-то камень, Сверкает перстень, - И мысль, летая, кого-то ищет По белу свету... Кто там стучится в моё жилище? Покоя нету! Ах, эта злая старуха осень, Лицо нахмуря, Ко мне стучится и в хвое сосен Не молкнет буря! Куда от бури, от непогоды Себя я спрячу? Я вспоминаю былые годы, И я плачу...

Под ветвями плакучих деревьев В чистых окнах больничных палат Выткан весь из пурпуровых перьев Для кого-то последний закат... Вроде крепок, как свеженький овощ, Человек, и легка его жизнь, - Вдруг проносится «скорая помощь», И сирена кричит: «Расступись!» Вот и я на больничном покое. И такие мне речи поют, Что грешно за участье такое Не влюбиться в больничный уют! В светлый вечер под музыку Грига В тихой роще больничных берёз Я бы умер, наверно, без крика, Но не смог бы, наверно, без слёз... Нет, не всё, - говорю, - пролетело! Посильней мы и этой беды! Значит, самое милое дело - Это выпить немного воды, Посвистеть на манер канарейки И подумать о жизни всерьёз На какой-нибудь старой скамейке Под ветвями больничных берёз...

Трущобный двор. Фигура на углу. Мерещится, что это Достоевский. И ходит холод ветреный и резкий. И стены погружаются во мглу. Гранитным громом грянуло с небес! Весь небосвод в сверкании и в блеске! И видел я, как вздрогнул Достоевский, как тяжело ссутулился, исчез. Не может быть, что это был не он! Как без него представить эти тени, и странный свет, и грязные ступени, и гром, и стены с четырёх сторон?!

Я продолжаю верить в этот бред, когда в своё притонное жилище по коридору, в страшной темнотище, отдав поклон, ведёт меня поэт... Он, как матрос, которого томит глухая жизнь в задворках и в угаре. — Какие времена на свете, Гарри!.. — О! Времена неласковые, Смит...

В моей судьбе творились чудеса! Но я клянусь любою клятвой мира, что и твоя освистанная лира ещё свои поднимет паруса!

Ещё мужчины будущих времён, (да будет воля их неустрашима!) — разгонят мрак бездарного режима для всех живых и подлинных имён!

...Ура, опять ребята ворвались! Они ещё не сеют и не пашут. Они кричат, они руками машут!.. Они как будто только родились! Они — сыны запутанных дорог... И вот, стихи, написанные матом, ласкают слух отчаянным ребятам, хотя, конечно, всё это — порок!..

Поэт, как волк, напьётся натощак, и неподвижно, словно на портрете, всё тяжелей сидит на табурете. И все молчат, не двигаясь никак... Он говорит, что мы — одних кровей, и на меня указывает пальцем! А мне неловко выглядеть страдальцем, и я смеюсь, чтоб выглядеть живей!

Но всё равно опутан я всерьёз какой-то общей нервною системой: случайный крик, раздавшись над богемой доводит всех до крика и до слёз! И всё торчит: в дверях торчит сосед! Торчат за ним разбуженные тётки! Торчат слова! Торчит бутылка водки! Торчит в окне таинственный рассвет.

Опять стекло оконное в дожде. Опять удушьем тянет и ознобом... ...Когда толпа потянется за гробом, ведь кто-то скажет: «Он сгорел... в труде.»

Привет, Россия — родина моя! Как под твоей мне радостно листвою! И пенья нет, но ясно слышу я Незримых певчих пенье хоровое...

Как будто ветер гнал меня по ней, По всей земле — по сёлам и столицам! Я сильный был, но ветер был сильней, И я нигде не мог остановиться.

Привет, Россия — родина моя! Сильнее бурь, сильнее всякой воли Любовь к твоим овинам у жнивья, Любовь к тебе, изба в лазурном поле.

За все хоромы я не отдаю Свой низкий дом с крапивой под оконцем. Как миротворно в горницу мою По вечерам закатывалось солнце!

Как весь простор, небесный и земной, Дышал в оконце счастьем и покоем, И достославной веял стариной, И ликовал под ливнями и зноем!..

Заяц в лес бежал по лугу, Я из лесу шёл домой, — Бедный заяц с перепугу Так и сел передо мной!

Так и обмер, бестолковый, Но, конечно, в тот же миг Поскакал в лесок сосновый, Слыша мой весёлый крик.

И ещё, наверно, долго С вечной дрожью в тишине Думал где-нибудь под ёлкой О себе и обо мне.

Думал, горестно вздыхая, Что друзей-то у него После дедушки Мазая Не осталось никого.

Я уеду из этой деревни... Будет льдом покрываться река, Будут ночью поскрипывать двери, Будет грязь на дворе глубока.

Мать придёт и уснёт без улыбки... И в затерянном сером краю В эту ночь у берестяной зыбки Ты оплачешь измену мою.

Так зачем же, прищурив ресницы, У глухого болотного пня Спелой клюквой, как добрую птицу, Ты с ладони кормила меня?

Слышишь, ветер шумит по сараю? Слышишь, дочка смеётся во сне? Может, ангелы с нею играют И под небо уносятся с ней...

Не грусти на знобящем причале, Парохода весною не жди! Лучше выпьем давай на прощанье За недолгую нежность в груди.

Мы с тобою как разные птицы, Что ж нам ждать на одном берегу? Может быть, я смогу возвратиться, Может быть, никогда не смогу...

Ты не знаешь, как ночью по тропам За спиною, куда ни пойду, Чей-то злой настигающий топот Всё мне слышится, словно в бреду.

Но однажды я вспомню про клюкву, Про любовь твою в сером краю — И пошлю вам чудесную куклу, Как последнюю сказку свою.

Чтобы девочка, куклу качая, Никогда не сидела одна. — Мама, мамочка! Кукла какая! И мигает, и плачет она...

Я забыл, что такое любовь, И под лунным над городом светом Столько выпалил клятвенных слов, Что мрачнею, как вспомню об этом.

И однажды, прижатый к стене Безобразьем, идущим по следу, Одиноко я вскрикну во сне И проснусь, и уйду, и уеду...

Поздно ночью откроется дверь, Невесёлая будет минута. У порога я встану, как зверь, Захотевший любви и уюта.

Побледнеет и скажет: - Уйди! Наша дружба теперь позади! Ничего для тебя я не значу! Уходи! Не гляди, что я плачу!..

И опять по дороге лесной Там, где свадьбы, бывало, летели, Неприкаянный, мрачный, ночной, Я тревожно уйду по метели...

Хотя проклинает проезжий Дороги моих побережий, Люблю я деревню Николу, Где кончил начальную школу!

Бывает, что пылкий мальчишка За гостем приезжим по следу В дорогу торопится слишком: - Я тоже отсюда уеду!

Среди удивлённых девчонок Храбрится, едва из пелёнок: - Ну что по провинции шляться? В столицу пора отправляться!

Когда ж повзрослеет в столице, Посмотрит на жизнь за границей, Тогда он оценит Николу, Где кончил начальную школу...

1

Погружены в томительный мороз, Вокруг меня снега оцепенели! Оцепенели маленькие ели, И было небо тёмное, без звезд. Какая глушь! Я был один живой Один живой в бескрайнем мёртвом поле! Вдруг тихий свет - пригрезившийся, что ли? - Мелькнул в пустыне, как сторожевой...

Я был совсем как снежный человек, Входя в избу, - последняя надежда! - И услыхал, отряхивая снег: - Вот печь для вас... И тёплая одежда... - Потом хозяйка слушала меня, Но в тусклом взгляде жизни было мало, И, неподвижно сидя у огня, Она совсем, казалось, задремала...

2

Как много жёлтых снимков на Руси В такой простой и бережной оправе! И вдруг открылся мне и поразил Сиротский смысл семейных фотографий! Огнём, враждой земля полным-полна, И близких всех душа не позабудет... - Скажи, родимый, будет ли война? И я сказал: - Наверное, не будет. - Дай бог, дай бог... ведь всем не угодишь, А от раздора пользы не прибудет... - И вдруг опять: - Не будет, говоришь? - Нет, - говорю, - наверное, не будет! - Дай бог, дай бог... И долго на меня Она смотрела, как глухонемая, И, головы седой не поднимая, Опять сидела тихо у огня. Что снилось ей? Весь этот белый свет, Быть может, встал пред нею в то мгновенье? Но я глухим бренчанием монет Прервал её старинные виденья. - Господь с тобой! Мы денег не берём. - Что ж, - говорю, - желаю вам здоровья! За всё добро расплатимся добром, За всю любовь расплатимся любовью...

3

Спасибо, скромный русский огонёк, За то, что ты в предчувствии тревожном Горишь для тех, кто в поле бездорожном От всех друзей отчаянно далёк, За то, что, с доброй верою дружа, Среди тревог великих и разбоя Горишь, горишь, как добрая душа, Горишь во мгле, и нет тебе покоя...

Скачет ли свадьба в глуши потрясённого бора, Или, как ласка, в минуты ненастной погоды Где-то послышится пение детского хора, - Так - вспоминаю - бывало и в прежние годы!

Вспыхнут ли звёзды - я вспомню, что прежде блистали Эти же звёзды. А выйду случайно к парому, - Прежде - подумаю - эти же вёсла плескали... Будто о жизни и думать нельзя по-другому!

Ты говоришь, говоришь, как на родине лунной Снег освещённый летел вороному под ноги, Как без оглядки, взволнованный, сильный и юный, В поле открытое мчался ты вниз по дороге!

Верил ты в счастье, как верят в простую удачу, Слушал о счастье младенческий говор природы, - Что ж, говори! Но не думай, что, если заплачу, Значит, и сам я жалею такие же годы.

Грустные мысли наводит порывистый ветер. Но не об этом. А вспомнилось мне, что уныло Прежде не думал: «Такое, мне помнится, было!» Прежде храбрился: «Такое ли будет на свете!»

Вспыхнут ли звёзды - такое ли будет на свете! - Так говорил я. А выйду случайно к парому, - «Скоро, - я думал, - разбудят меня на рассвете, Как далеко уплыву я из скучного дому!..»

О, если б завтра подняться, воспрянувши духом, С детскою верой в бессчётные вечные годы, О, если б верить, что годы покажутся пухом, - Как бы опять обманули меня пароходы!..

Всё облака над ней, всё облака... В пыли веков мгновенны и незримы, Идут по ней, как прежде, пилигримы, И машет им прощальная рука... Навстречу им — июльские деньки Идут в нетленной синенькой рубашке, По сторонам—качаются ромашки, И зной звенит во все свои звонки, И в тень зовут росистые леса... Как царь любил богатые чертоги, Так полюбил я древние дороги И голубые вечности глаза!

То полусгнивший встретится овин, То хуторок с позеленевшей крышей, Где дремлет пыль и обитают мыши Да нелюдимый филин — властелин. То по холмам, как три богатыря, Ещё порой проскачут верховые, И снова—глушь, забывчивость, заря, Всё пыль, всё пыль, да знаки верстовые...

Здесь каждый славен — мёртвый и живой! И оттого, в любви своей не каясь, Душа, как лист, звенит, перекликаясь Со всей звенящей солнечной листвой, Перекликаясь с теми, кто прошёл, Перекликаясь с теми, кто проходит... Здесь русский дух в веках произошёл, И ничего на ней не происходит. Но этот дух пойдёт через века! И пусть травой покроется дорога, И пусть над ней, печальные немного, Плывут, плывут, как прежде, облака...

Идёт старик в простой одежде. Один идёт издалека. Не греет солнышко, как прежде. Шумит осенняя река.

Кружились птицы и кричали Во мраке тучи грозовой, И было всё полно печали Над этой старой головой.

Глядел он ласково и долго На всех, кто встретится ему, Глядел на птиц, глядел на ёлку... Наверно, трудно одному.

Когда, поёживаясь зябко, Поест немного и поспит, Ему какая-нибудь бабка Поднять котомку пособит.

Глядит глазами голубыми, Несёт котомку на горбу, Словами тихими, скупыми Благодарит свою судьбу.

Не помнит он, что было прежде, И не боится чёрных туч, Идёт себе в простой одежде С душою светлою, как луч!

Стихи из дома гонят нас, Как будто вьюга воет, воет На отопленье паровое, На электричество и газ!

Скажите, знаете ли вы О вьюгах что-нибудь такое: Кто может их заставить выть? Кто может их остановить, Когда захочется покоя?

А утром солнышко взойдёт, - Кто может средство отыскать, Чтоб задержать его восход? Остановить его закат?

Вот так поэзия, она Звенит - её не остановишь! А замолчит - напрасно стонешь! Он незрима и вольна.

Прославит нас или унизит, Но всё равно возьмёт своё! И не она от нас зависит, А мы зависим от неё...

Стоит жара. Летают мухи. Под знойным небом чахнет сад. У церкви сонные старухи Толкутся, бредят, верещат.

Смотрю угрюмо на калеку, Соображаю, как же так - Я дать не в силах человеку Ему положенный пятак?

И как же так, что я всё реже Волнуюсь, плачу и люблю? Как будто сам я тоже сплю И в этом сне тревожно брежу...

Тихая моя родина! Ивы, река, соловьи... Мать моя здесь похоронена В детские годы мои.

- Где тут погост? Вы не видели? Сам я найти не могу. - Тихо ответили жители: - Это на том берегу.

Тихо ответили жители, Тихо проехал обоз. Купол церковной обители Яркой травою зарос.

Там, где я плавал за рыбами, Сено гребут в сеновал: Между речными изгибами Вырыли люди канал.

Тина теперь и болотина Там, где купаться любил... Тихая моя родина, Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою, Тот же зелёный простор. Словно ворона весёлая, Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!.. Время придёт уезжать - Речка за мною туманная Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею, С громом, готовым упасть, Чувствую самую жгучую, Самую смертную связь.

У сгнившей лесной избушки, Меж белых стволов бродя, Люблю собирать волнушки На склоне осеннего дня.

Летят журавли высоко Под куполом светлых небес, И лодка, шурша осокой, Плывёт по каналу в лес.

И холодно так, и чисто, И светлый канал волнист, И с дерева с лёгким свистом Слетает прохладный лист,

И словно душа простая Проносится в мире чудес, Как птиц одиноких стая Под куполом светлых небес...

Пришла, прошлась по туалету Стара, болезненно-бледна. Нигде глазам отрады нету, Как будто здесь была война! Опять какая-то зараза Сходила мимо унитаза! Окурки, пробки, грязь... О, боже, За что казнишь, меня, за что же! В ребятах тоже нет веселья! Улыбки сонно ей даря, Ещё качаются с похмелья, Отметив праздник Октября!

Когда заря, светясь по сосняку, Горит, горит, и лес уже не дремлет, И тени сосен падают в реку, И свет бежит на улицы деревни, Когда, смеясь, на дворике глухом Встречают солнце взрослые и дети, - Воспрянув духом, выбегу на холм И вcё увижу в самом лучшем свете. Деревья, избы, лошадь на мосту, Цветущий луг - везде о них тоскую. И, разлюбив вот эту красоту, Я не создам, наверное, другую...

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны, Неведомый сын удивительных вольных племён! Как прежде скакали на голос удачи капризный, Я буду скакать по следам миновавших времён...

Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность, И сам председатель плясал, выбиваясь из сил, И требовал выпить за доблесть в труде и за честность, И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!

И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке, А мимо неслись в торопливом немолкнущем шуме Весенние воды, и брёвна неслись по реке...

Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно Во мгле над обрывом безвестные ивы мои! Пустынно мерцает померкшая звёздная люстра, И лодка моя на речной догнивает мели.

И храм старины, удивительный, белоколонный, Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, - Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны, Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..

О, сельские виды! О, дивное счастье родиться В лугах, словно ангел, под куполом синих небес! Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!

Боюсь, что над нами не будет возвышенной силы, Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом, Что, всё понимая, без грусти пойду до могилы... Отчизна и воля - останься, моё божество!

Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды! Останься, как сказка, веселье воскресных ночей! Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы Старинной короной своих восходящих лучей!..

Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье И тайные сны неподвижных больших деревень. Никто меж полей не услышит глухое скаканье, Никто не окликнет мелькнувшую лёгкую тень.

И только, страдая, израненный бывший десантник Расскажет в бреду удивлённой старухе своей, Что ночью промчался какой-то таинственный всадник, Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей...

Я умру в крещенские морозы. Я умру, когда трещат берёзы. А весною ужас будет полный: На погост речные хлынут волны! Из моей затопленной могилы Гроб всплывёт, забытый и унылый, Разобьётся с треском, и в потёмки Уплывут ужасные обломки. Сам не знаю, что это такое... Я не верю вечности покоя!